Много ли зим
Алина Глазун

Для посещения выставки необходимо предварительно зарегистрироваться по ссылке.

Когда творческая активность приходится на такой год, творческая личность закономерно обращается к прецедентам в истории культуры. Было бы естественно вспомнить «Декамерон» Боккаччо, «Чуму» Альбера Камю, «Пир во время чумы» Пушкина, о которых собственно многие на все лады и вспоминали. Выбор Алины Глазун падает, однако, на литературный памятник, казалось бы, более нейтральный, ни к какой эпидемии отношения не имеющий. Речь идёт об одном из самых знаменитых шедевров древнеримской поэзии - «Оде к Левконое» Горация. Предлагая её подстрочный, слово в слово, перевод, художник воспринимает текст оды как крайне актуальный.

«Не спрашивай, нельзя знать, какой мне, какой тебе

Конец предначертали боги, Левконоя,

И не искушайся вавилонскими числами.

Лучше стерпеть всё, что будет. Много ли зим

Уготовил Юпитер, или последнюю,

Которая сейчас разбивает о скалы воды моря

Тирренского? Будь мудрой, вина цеди и кратким сроком

Надежду долгую укороти. Пока мы говорим, уходит

Завистливое время: лови момент (carpe diem)

Как можно меньше верь будущему.»

Из стихотворения заимствуется и название «Много ли зим?», и ему созвучна основная тема выставки. Чаще всего, говоря об этой оде, вспоминают крылатое выражение «carpe diem» и сводят её содержание к пропаганде эпикурейского гедонизма (в другом месте Гораций так и говорит о себе «Эпикурова стада я поросёнок»). Она может быть воспринята как поэтическое изображение бытовой сценки -  долгие разговоры, и, возможно, споры, завершаются провозглашением-торжеством житейской, и даже философской, мудрости. В то же время упоминается и имя Юпитера, и слова «нельзя знать» звучат в оригинале несколько строже: «scire nefas» т.е. «знать – нечестиво». И хотя, скорее всего – это привычные обороты обыденной речи, произнесённые возможно с юмором, тем не менее, уже у Горация можно обнаружить упоминание божества и благочестия. И тогда организация выставочного помещения как сакрального пространства не покажется столь вычурной.

На стенах галереи Алина развешивает огромные ткани, то ли театральные занавесы, то ли храмовые завесы. Скорее второе, учитывая, что поверх некоторых из них часто повторяется слово «Боже». Впрочем, само это слово тоже - то ли преисполненная живого чувства мольба, то ли обычное междометие, почти полностью лишённое смысла.

Самые же первые слова, встречающие зрителя – «Это только начало». Начало новой эры, новой реальности, на пороге которой мы все очутились? Или начало череды сменяющих друг друга галопирующих нелепых положений, не поддающихся прогнозированию сцен трагикомического спектакля, в котором мы все - то ли зрители, то ли участники представления?

Поливалентность аналогичных вопросов-ответов дополняется группой объектов, авторских композиций из всевозможных китчевых и блошинорыночных реди-мейдов в сочетании с отдельными словами и целыми фразами. Они в свою очередь так же представляют собой словесные реди-мейды. Всё это односложные или немногословные мемы - своего рода междометия цифровой, социально-сетевой эры. Любопытно, что словесная составляющая нео-дадаистических объектов собрана из кубиков-фишек какой-то игры, где на каждом кубике одна буква, а внизу справа от буквы маленькая цифра. Зрительно напоминает значки из таблицы Менделеева. Особо впечатлительный зритель может заподозрить что-то каббалистическое, увидеть какие-то нумерологические схемы, едва ли не таинственные «вавилонские числа», которыми так интересовалась собеседница Горация. На выставке Алины Глазун ничего не возбраняется. Каждый волен видеть всё, что ему угодно, и интерпретировать увиденное в меру своего воображения и изобретательности.

Сам же художник, очевидно, видит взаимодействие артефакта и зрительской активности не в уточняющей интерпретации или поиске спрятанного смысла, а в чём-то другом. Так же её проект не является визуализацией и тем более иллюстрацией стихотворения Горация. Римский поэт даёт общую рекомендацию – ко всему относиться с терпением, быть мудрым, ни на что не надеяться, и уточняет – «лови момент». Со всем этим, судя по всему, художник согласен. Но далее он конкретизирует – «вина цеди». А вот про вино на выставке ничего и нет. Зато тут много котов.

Именно в образах котов конкретизируется, если угодно, терпение, мудрость, «ловля момента». На одной из завес кот застыл в прыжке, как раз что-то ловя, почти как вратарь с картины Дейнеки, под вопли невидимых болельщиков «боже, боже, боже…». На другой – волны кошачьего меха, почти как волны Тирренского моря. И наконец, два огромных кошачьих лика с широко раскрытыми кошачьими глазами, так широко, как только бывает у кошек и на иконах. Это фотопортреты двух котов по имени Улисс и Федр. Они разные, но всё-таки внешне похожи. Античные имена их тоже, казалось бы, сближают. Но это очень разные имена. Одно – имя эпического героя, другое – юного собеседника Сократа. И тогда, как ни похожи их взгляды, но в одном видится взгляд ищущий, пытливый, авантюрный, а в другом - умозрительный, созерцательный. Только, кто из них кто?

Как я ни искал, у Горация во всём корпусе его произведений про кошек ничего не нашлось. Зато есть несколько стихотворений Бодлера. Сами по себе эти стихотворения – огромное событие, заслуживающее самого внимательного анализа как феномены поэтические, романтические, символистские, модернистские. Но ограничимся указанием на то, что одно из стихотворений, которое так и называется «Кошки», стало предметом классического структуралистского анализа, выполненного Романом Якобсоном в соавторстве с Клодом Леви-Стросом. Анализ сугубо структуралистский, сухой и математико-образный. Но всё же выбор этого стихотворения Леви-Стросом для анализа кажется не случайным. За этим выбором могут стоять личный опыт и переживания антрополога. Выразительным контрастом к сухому наукообразию звучат заключительные слова его «Печальных тропиков», в которых поэтическое начало соединяется с философским и – кошачьим. «…возможность перевести дух, обрести радость, покой и свободу, это его шанс на жизнь, шанс на освобождение, заключающийся в том, чтобы в те мгновения, на которые роду человеческому удаётся прервать, наконец, свою мышиную возню, мысленно отвлечься от общества <…> и уловить сущность того,  чем этот род был и чем он ещё является, - в созерцании минерала, более прекрасного, чем все творения рук человеческих, в аромате лилии, более мудрой, чем все наши книги, или во взгляде, исполненном терпения, безмятежности и взаимного прощения, которым в минуты случайного взаимопонимания нам удаётся обменяться с кошкой».

Художник – это как раз тот, кто несёт ответственность за несовершенства «всех творений рук человеческих», о которых говорит Леви-Строс. Но в идеале метод современного (и не только современного) художника – это режиссура или модерация своеобразной игры в «гляделки». В ней зритель, чьё внимание привлечено какими-то предметами, артефактами, перформативными элементами, включаясь в игру, затеянную художником, вглядывается не в них, а встречается с неким внимательным взглядом, расположенным по ту сторону этих предметов, направленным на зрителя сквозь них. Это тот самый взгляд кота, если не реального, то идеального, метафизического, художественного.

Да, реальность выходит из-под контроля, не поддаётся исчислению, её невозможно прогнозировать. Это не новости 2020го года, так было всегда, и это было всегда известно, по крайней мере, многим поэтам и художникам.  Пандемия сделала старую истину очевидной для всех. Хватит тратить время на пустые разговоры, особенно хватит требовать от искусства пророческих функций. Художник не оракул. И бесконечные бессмысленные вопросы, и скороспелые «актуальные» решения – всё будет проглочено «завистливым временем». Вино, чтобы забыться, отвлечься – это на любителя. А вот взгляд, исполненный взаимопонимания – этому можно посвятить и весь зимний сезон. Сколько ещё будет этих зим? Не так уж и важно – нынешняя зима пока ещё в самом разгаре.

 

Георгий Литичевский